Немного нас было тогда, рыболовов, отдавших руку и сердце летней мормышке. Сам я лишь недавно пристрастился к этому необычному виду ловли. До этого, хлестая воду «дальником», искоса и с недоумением посматривал на чудаков, застывших «по самое никуда» в холодной весенней воде. Ведь насколько приятнее, развалившись в удобном креслице, лихо тягать метров с двадцати серебристые стрелки жирующей уклейки, или, увеличив спуск - готовящуюся к нересту плотвицу. За азартной работой о существовании соседей-мормышечников и вовсе забывал. Стоят себе, ну и пусть стоят. Ведь друг другу мы не мешаем.

Самое интересное, что эти ребята вроде бы и не ловят. Без шума появляются, и постояв немного, так же без шума исчезают. Как призраки какие. Все в «болотниках» да в моднючем «камуфляже», все из себя серьезные и сосредоточенные. Поражали их снасти - здоровенные, семиметровые удилища и непривычно расположенные, очень длинные кивки. Как прикинешь, сколько сил они тратят, тягая весь день свои «палки» вверх да вниз, так оторопь берет. Рука, поди к вечеру, лубовой становится. Чудаки, вобщем. Но «сломал» меня случай один.

С утра вышел, теплынь такая, весенняя, но хмарь - вроде, как дождичек натягивает. Уклейка, поклевав как-то вяло, затихла. Как будто вымерла. Ни кружка на воде, ни всплеска. Зеркало свинцовое такое. Потом рябь потянула и холодком повеяло. Посильнее дунуло, и в свой первый раз зашумела салатовая зелень юной листвы в помрачневшем поднебесье. Мужики, собрав снасти да стульчики, на выход потянулись. Хоть и плащи у всех, а мокнуть что-то все равно не захотелось. Первый дождичек брызнул серьезно. И вскоре от всей веселой компании на враз побуревшем песке остались лишь желтеющие цепочки следов. Хотелось думать, что дождь ненадолго, поэтому я, поплотнее завернувшись в плащ-накидку, побрел в лес, на подветренную сторону. Вверху ревело, а здесь, под берегом, в относительном затишке, гнало волну, кое где уже украшенную белыми шапками барашков. Оказалось, что я здесь не один. За кустом, по колено в воде стоял завернутый в полиэтилен мормышечник. Он методично, раз за разом совершал свои однообразные движения. Удилище под порывами ветра выгибалось в его руках, и временами даже стремилось развернуть рыболова. Было видно, что мужичку достается. Я закурил, и боковым зрением сквозь полосы косого дождя увидел подсечку. Боже, какая же там заходила плотва. Такой здесь я и не видел! Это не трехсотграммовка, которой мы кичились друг перед другом, а настоящая «черноспинка» или «чернушка», о которой в нашем кругу знали все, на которую «списывали» все обрывы, которая до сих пор никому из наших в руки не давалась. Угомонив рыбу, мормышечник, сложив колена удилища, подвел ее к себе. Как-то по будничному спокойно взял это чудо в руки, и подняв из воды садок, положил в него трофей. Ох, а в садке-то! Я за всю весну никогда столько не брал. Плотва к плотве! Во рту сухо стало. Зашел к рыбачку за спину, и как завороженный стал смотреть. Пара проводок по самому верху, кивок необычно сильно загнуло, подсечка, и на поверхности заплясала еще одна рыба. Грамм на четыреста. Все так же спокойно и уверенно он подвел плотву к себе, немного помешкал, вытаскивая мормышку из пасти, и неожиданно отпустил рыбу. И делал он это не на «публику», не для меня, то есть, а так как что-то совершенно для него естественное. Он СОРТИРОВАЛ улов! Это добило меня совсем.

Спустя несколько минут рыболов, поймав и отпустив еще несколько плотвиц, сложил несколько колен удилища и выбрался из воды. Я подошел. Это оказался один из "наших", как-то незаметно исчезнувший из «наших кругов» года два назад. Так вот куда он «делся»! Поздоровались. Вот, сказал он, «палку» новую испытываю. Конечно не «уголь» - хрупкий он очень, да и дорогой, а стеклокомпозит. Тяжеловат, конечно, но со стеклянной «Герминой» - ни в какое сравнение. Все эти слова мне ни о чем не говорили. Нет, я конечно слышал о этих новых (в те времена) материалах, но вот посмотреть и подержать в руках эти удилища мне не доводилось. Рассматривая покрытые бесцветным лаком загадочно мерцающие витки намотки, я невольно залюбовался, и вдруг ощутил всю судьбоносность происходящего. Снасть, на удивление простая и изящная, жила в моих руках и я чувствовал ее жизнь. Посмотрев на меня, рыбачок неожиданно предложил - хочешь попробовать, давай!

Знакомый зуд азарта обуял меня по полной программе. Под проливным дождем я полез в воду. Мой учитель, стоя за спиной давал рекомендации. Разложив «семерку», я почувствовал на ней всю мощь ветрового напора. Леска с мормышкой болталась в воздушных потоках и никак не хотела опускаться в воду. С трудом развернувшись против ветра, я все-таки приводнил приманку. С кивком было сложнее. На порывах он никак не хотел принимать рабочее положение. Наконец удалось сделать и это. Дав заглубится приманке, начал подъем. Вести ровную проводку оказалось непросто.

Поплотнее прижав удилище к боку, до его синевы в пальцах я сжимал комель непослушной снасти. Кивок сильно загнуло вниз. Ветер, подумал я. Не может так клевать рыба. Но мой опыт рыболова-зимника обманул меня. Это я понял из крика моего учителя. Подсекать было поздно, и я продолжил проводку. Кивок почти сразу зарегистрировал еще одну поклевку. Я так же, как при ловле на поплавочную удочку, рванул удилище вверх. И хорошо, что снасть выдержала и простила мне эту ошибку. Вес в отличие от "поплавка", здесь появился мгновенно. Что было дальше делать, я не знал. 2 метра лески и семиметровое удилище. Вокруг нависшие деревья. В голове - туман. Мой наставник сказал, мол спокойнее, подержи ее там, а как затихнет, складывай колена, поднимай конец удилища вверх и подводи ее к себе. Внизу на крючке бесновалась рыба. Не знаю, через сколько времени, но рывки плотвы стали стихать, и вот, вскоре поднятая на верх и "глотнувшая" воздуха, рыба безропотно затихла. Я стал складывать удилище. Вода, стекая по его коленам, попала в рукава, и меня прошиб легкий озноб. Окоченевшими пальцами сжал плотное тело рыбы и протянул ее наставнику. Тот глянул на меня вопросительно: «Сам, мол, возьмешь?» Мгновение помешкав, я отрицательно покачал головой, снял рыбу с крючка и еще не веря в то, что я ЭТО сделаю, опустил плотву в воду... Вылез на берег и еще раз внимательно осмотрев это «орудие лова», протянул удилище хозяину.

Все в оснастке было гениально просто: продолговатое мотовильце с запасом лески в 0.12 надетое на третье колено удилища, боковой кивок из часовой пружины с черно-белым шариком на конце и мормышка «муравей» с ярко-оранжевой бусинкой на крючке. И все. Никаких катушек, поводков, грузил да стопорных узелков. Сейчас, по словам рыболова, никакие насадки не требуются, а вот ближе к лету, когда рыба станет сытой и осторожной, на крючке уже нужна наживка - гусеницы всякие, опарыш, червячок некрупный. Опять таки, на зимнюю блесенку и окуня поблеснить можно. А вот с лодки, сказал он, самый лов и идет. Лещ такой вваливается, что и 0.16 трещит... Ну, в общем, «завел» он меня окончательно.

Деньги, что всю зиму на новую лодку я собирал, решил потратить на обустройство новой, для меня, снасти. И в ближайшее воскресение я уже возвращался с «Птички», где после долгих выборов и раздумий приобрел «самопальный уголь», 8-ми коленный, в 7.30 длинной, упругий и непривычно легкий... К слову сказать, этот «самопал» оказался на редкость живучим. Он честно прослужил мне не один сезон, и именно на нем я осваивал новые приемы ловли и ставил все свои «опыты» по совершенствованию снасти. Что меня всегда поражало (да и сейчас не перестает поражать), так это то, что на мормышку в сезон открытой воды берет вся, ну, или почти вся рыба. За все эти долгие годы, из наших пресноводных рыб, за исключением сома, угря, осетровых и лососевых, на моем крючке побывали все. От горчака до жереха. Вот, правда с щукой - отдельная история. «Режет» она леску. Где-то с одной из десяти удается «побеседовать» до конца. А бывает и по другому.

Вот как то раз, сразу после запрета, собрались мы с дружками на большую воду. Все чин чином. Лодочки резиновые, снасти настроенные. Плотва да лещ уже давно отнерестились да отжировали после нереста, и сейчас к берегу шли неохотно. Нет, с утра конечно, половить на мормышку вполне и с берега можно, а как солнышко на ладонь над горизонтом встанет, так складывайся и хоть домой иди. А выходной то еще не кончился. Если до вечера по берегу проходишь, так и улов весь на жаре и «стушишь». Какой интерес в этом. Нет, лодка и только лодка. Садок большой разложишь, рыбе в нем вольготно, вся живая. Не клюет - так место смени неспеша, а там не клюет так расслабься, вздремни в лодочке. Волна гак ласково по борту шуршит да всхлипывает. Опять таки, комара никакого. Лежишь полеживаешь, сквозь реснипы в радужных кругах кончик кивка рассматриваешь... Да, сказать забыл. Здесь с наживкой уже ловить нужно. На крючок опарыша или чего там, «дно» найдешь, и чуток лесочку подмотаешь. Удилище на борту лежит, лодочку волной покачивает, а мормышка, там внизу, как бы сама по себе «играет». Лепота. Но, ладно. Так вот, вышли мы всей «бригадой» нашей на бугорок один подводный. Глубина на нем - метра три, травкой заросший, свалы вокруг «мягкие», на «семерку» - как раз метров пять. Для шести лодок, по кругу, самое место. Друг другу не мешаем, и поговорить можно не напрягаясь, и помочь, в случае чего, тоже быстро. Колян с подхода леща почти на трешник «взял», другие только на якорь становились, растяжки выбирали, а он так сразу - р-раз, и готово. В общем, дело пошло. Плотва, подлещики да окунек-горбач, как будто ждали нас здесь. Часа полтора мы весело переговариваясь, тягали рыбку. А потом все затихло. Только уклейка, при выходе мормышки из воды, азартно атаковала наживку. Хоть ловили то все вместе, но «секреты» у каждого свои были у нас, у каждого. Об этом, как нибудь потом. В общем, сидим, покуриваем, проводочки делаем. Каждый по своему. Кто у дна и вполводы методично, да с разной частотой мормышку качает, кто по «ступенечкам» разным шагом да с разной скоростью «вышагивает», кто «бутербродик» из мотыля да опарыша соорудив, на «стоячую» ловить пытается. Безрезультатно. Нет рыбы. Совет военный созвали. Решаем, что делать. Все подплыли, пивко холодненькое потягивем, да разговоры разговариваем. А Игорек, неугомонный, на месте остался, тягает да тягает, впустую, правда, но нас слушает, и комментарии время от времени дает. Крупняк, говорит, подошел, вот все и затихло. Ну-ну. Уж на какого крупняка капризного да осторожного мы с мормышками не охотились, как он не противился судбье своей, а все равно приманку заглатывал да на крути выходил. Сидим, хохмы отпускаем в Игорьков адрес, по второй баночке пивка уж открыли, к себе его зовем, а он упорный, остановиться не может. Дотягался он в конце концов. Клюнуло у него. Явно не рыба. Ни всплеска, ни шума. Только удилище в дугу, да леска позванивает от напряжения. «У дна», спрашиваем, - «у дна», отвечает. «Зацеп», говорим, «трава, или еще что». «Да», сказал Игорек, «похоже трава», хотя зацепов здесь отродясь не было. «Ты подержи внатяг, отцепишь может, чего мормышку за зря на дне оставлять». Минуту, а может две подержал он так, и решил рвать леску. До упора натянул, а мы пивко потягиваем и сочувствия коллеге выражаем. Поддался зацеп на этот раз и медленно подниматься начал. Точно, пук водорослей огромный. Ну, кричим Игорьку весело, весь бугорок наш загубил, без травки оставил. И не видим, что за бортом его лодки происходит. А у Игорька вся шея багровая стала, и бейсболка вроде бы как на голове приподниматься начала. Ведет он этот «пук», спокойно так ведет вдоль борта, к нам. Ясно, показать хочет. И тут мы сообразили, что не он этот «пук» ведет, а наоборот. Задурнело нам всем как-то сразу. Огибая корму Игорьковой лодки, на туго натянутой леске, гоня перед собой водяной вал, размеренно и важно шествовала огромная черная спина. Размером она была чуть меньше «Нырка первого», всех же остальные частей тела монстра мы не видели. Рыба, остановив свое степенное движение, приподняла над водой голову... Щука, ахнули мы. «Игорек, леска то, у тебя какая?», «Ноль пятнадцать...» « Р-р-реб-бята, а что мне с ней делать?» - это он спросил, когда огромная туша уже скребанула черно-зеленой чешуей по резине борта его лодки. Щука стояла подняв голову, и чуть-чуть приоткрыв пасть, демонстрировала в нехорошей ухмылке всё своё зубное богатство. Мы смотрели во все глаза и ничего не отвечали. Над водой висела тишина, лишь изредка прерываемая смехом и визгом далеких купальщиков. Наконец, Василь Акимыч, шеф-пилот нашей бригады, сглотнув слюну, то ли в шутку, то ли всерьез, прохрипел: «А ты погладь её...» Игорек протянул руку. Лучше бы он этого не делал. Огромное тело сложилось, и мгновенно распрямилось. От мощного удара живой пружины лодка встала буквально на ребро. Мы как бы в замедленных кадрах увидели ее днище, черный ствол удилища, стоящий почти вертикально, бейсболку рыболова, на секунду застывшую в воздухе... Вся беда состояла в том, что излишек фала якоря был намотан на резиновую подушку, на которой восседал Игорь...

Рыболов, подняв фонтан брызг, оказался в воде. А «Нырок», лишившись своего хозяина, лихо отлетел метров на пять, и подхваченный ветром, уверенно стал удаляться от места кораблекрушения. Срезав якоря, эскадра рванула на помощь...

Игорек, извлеченный мощной рукой Акимыча из воды, сидел в «Славянке» и отжимая одежду, клацал зубами. Из воды подняли удилище и злосчастную седушку, догнали и вернули назад лодку. Незадачливый рыболов перебрался в «беглянку». Взбодренные этим событием, мы горячо обсуждали произошедшее. «Ну, что», - хмыкнул вдруг Колян, - «еще половим, а, Игорек?» Тот что-то промычал в ответ, и взмахнув веслами направил лодку к краю свала. Булькнул якорь…